Людоедское счастье - Страница 21

– Знаете, Сенклер, ни во что я больше у вас играть не буду. Все, ухожу.

Он сочувственно качает головой:

– Представьте себе, полиция и об этом подумала. Все перемещения по службе, как увольнения, так и прием на работу, запрещены до окончания расследования. Очень сожалею, потому что охотно принял бы вашу отставку.

– Вам придется еще больше пожалеть, когда я налью в штаны перед публикой, начну кататься по полу с пеной на губах или накинусь на этого хряка-орденоносца, перегрызу ему глотку и вырву зубами миндалины.

Сенклер машинально протягивает руку, чтобы остановить Лемана, которому уже не до смеха.

– Что ж, идея неплоха, Малоссен: Магазину как раз сейчас нужен виновный. Если вам так хочется сыграть роль сумасшедшего злоумышленника, не стесняйтесь!

Беседа закончена. До чего же он хорош собой, мой начальник Сенклер! Молод, энергичен. И стар как мир. Я выхожу из бюро претензий раньше, чем он, и, уже взявшись за ручку двери, оборачиваюсь, чтобы задать ему мою загадку:

– Скажите, Сенклер, какой персонаж в какой серии «Тентена» выходит из комнаты, говоря о другом персонаже: «Он мне дорого за это заплатит, старый филин»?

И Сенклер отвечает мне с открытой детской улыбкой:

– Профессор Мюллер в «Стране черного золота».

Он у меня перестанет улыбаться.

16

Дома застаю Клару у изголовья Джулиуса. Она не пошла в лицей и просидела с ним весь день.

– Ты мне напишешь потом записку, хорошо?

Джулиус равен самому себе. Он лежит на боку с параллельно вытянутыми лапами, твердый, как бочонок. Сердце, однако, бьется, гулко стучит в пустой клетке. Как будто пересаженное Эдгаром По.

– Ты ему пить давала?

– Он ничего не может проглотить.

Я глажу моего пса. Шерсть у него жесткая, как будто он побывал в руках сумасшедшего таксидермиста.

– Бен!

Клара тянет меня за руку, поворачивает лицом к себе и кладет голову мне на грудь.

– Бен, Тереза приходила днем навестить его, и у нее был настоящий нервный припадок. Она каталась по полу и кричала, что он видит преисподнюю. Мне пришлось вызвать Лорана. Он ей сделал укол, и сейчас она внизу. Отдыхает.

Бедная Клара! Ничего себе выдался у нее денек вместо школы.

– А мальчишки его видели?

Нет. Она попросила детей пообедать в школе и остаться на продленку. Она теснее прижимается ко мне. Я осторожно отвожу волосы с ее уха, и тыльная сторона моей руки еще некоторое время ощущает их тепло.

– А тебе самой не было страшно?

– Было вначале. И тогда я его сфотографировала.

Милая моя, внимательная сестричка! Для тебя лучшее средство против страха – затвор и диафрагма…

Я держу ее теперь за плечи прямо перед собой. Я никогда еще не видел такого ясного взгляда.

– Когда-нибудь ты их продашь, свои фотки. И тогда придет твоя очередь кормить семью.

Теперь она на меня смотрит и видит все.

– Бен, если тебе очень надоела эта работа, не считай, что ты не имеешь права ее бросать.

(Ох уж эти женщины!)

Спускаюсь вниз. Тереза лежит на спине, взгляд ее как будто притянут к потолку. Сажусь у ее изголовья. Для меня всегда было проблемой приласкать ее: она воспринимает малейший намек на ласку как пытку электрическим током. Поэтому я действую предельно осторожно – касаюсь губами ее заледеневшего лба и говорю как можно спокойнее:

– Не выдумывай, пожалуйста, Тереза. Эпилепсия – самая обычная болезнь, даже не опасная. Вполне приличные люди бывают эпилептиками. Возьми, например, Достоевского…

Никакой реакции. Я беру ее за руку, которой она вцепилась в край пожелтевшей от пота простыни, и целую один за другим ее пальцы, которые слегка расслабляются. За неимением лучшего, продолжаю развивать ту же тему:

– Князь Мышкин, самый добрый на свете человек, тоже был эпилептик! И знаешь, говорят, во время припадка больной испытывает настоящее блаженство. Джулиус – самый добрый на свете пес и к тому же любит наслаждаться жизнью…

Говорить с Терезой о наслаждении жизнью вроде бы не очень уместно, но во всяком случае от этого она как будто просыпается и поворачивает голову ко мне.

– Бен!

– Да, моя хорошая.

– Эти двое погибших в Магазине…

(Господи, опять!)

– Они должны были так умереть.

(Приехали.)

– Они родились 25 апреля 1918-го, так написано в газете. Они были близнецами.

– Тереза…

– Послушай меня, даже если ты в это не веришь. В этот день Сатурн сочетался с Нептуном, и оба были в квадрате Солнца.

– Тереза, миленькая, не в том дело, верю я в это или не верю, просто я в этом ничего не понимаю. Так что очень тебя прошу, у меня сегодня был такой трудный день…

Ничего не помогает.

– Такое сочетание порождает натуры глубоко порочные, склонные к сомнительным или противозаконным поступкам.

(«К сомнительным или противозаконным поступкам» – это стиль не Сенклера, это стиль Терезы.)

– Да, Тереза, да, милая…

– Квадратура с Солнцем свидетельствует о покорности человека силам зла.

Как хорошо, что Жереми нет!

– А Солнце в восьмом доме предвещает насильственную смерть.

Она уже сидит на краю постели. В ее голосе ни малейшей экзальтации; в нем спокойная убежденность профессора, читающего вводную лекцию первокурсникам.

– Тереза, мне надо идти.

– Подожди, я сейчас кончу. Смерть наступает при проходе Урана-разрушителя через сильное Солнце.

– Ну и что? (Я невольно спросил это с интонацией Жереми.)

– Так это и произошло второго февраля, в день, когда они подорвались на бомбе в Магазине.

Что и требовалось доказать. Все, сестричка полностью пришла в себя. Какой нервный припадок? О чем вы говорите? Она встает и принимается наводить порядок в бывшей лавке, которую не убирали с самого утра. Когда она начинает стелить постели Жереми и Малыша, мне в голову приходит неожиданная мысль.